Александр Муртазаев, волонтер Мемориала, рассказывает о депортации крымских татар и о своей семейной истории

18 мая 1944 года, с рассветом, началась депортация крымских татар. В течение трёх дней сотрудники НКВД и солдаты вывезли из Крыма в эшелонах, по разным оценкам, от 238 000 до 423 100 человек — в основном женщин, больных, стариков и детей, так как большинство мужчин было на фронте. Постановлением Сталина от 11 мая 1944 года весь крымскотатарский народ был обвинен в сотрудничестве с нацистами и подготовке «насильственного отторжения Крыма от Советского Союза», несмотря на немалое количество крымских татар, сражавшихся в рядах Красной Армии.

Солдаты врывались в дома, размахивая оружием, расталкивали спящих и с руганью и побоями выгоняли людей на улицу. На сбор давали от пяти до пятнадцати минут, и в панической неразберихе, которую еще больше спутывали угрозы, брань и насилие солдат, далеко не все сообразили, что было бы практичнее взять с собой. Перепуганных, согнанных на главные площади городов и поселков людей затем погрузили в машины, отвезли на станции и затолкали в вагоны для перевоза скота.

Кадр из исторического художественного фильма «Хайтарма» (2013, реж. Ахтем Сейтаблаев). Документальных фотографий депортации крымских татар не сохранилось

Кадр из исторического художественного фильма «Хайтарма» (2013, реж. Ахтем Сейтаблаев). Документальных фотографий депортации крымских татар не сохранилось

В эшелонах крымских татар вывезли в страны Центральной Азии (а тогда республики СССР) — Узбекистан, Казахстан, Таджикистан, а также в Сибирь и на Урал. При погрузке членов семьи намеренно разлучали, сажая в разные вагоны, чтобы близкие не могли помогать друг другу. В дороге депортированным не давали еды и воды, или давали соленую рыбу, только усиливавшую жажду. В наглухо закрытых тесных вагонах старики, немощные, беременные женщины и маленькие дети сидели по очереди, среди вшей и грязной соломы. Тела умерших выкидывали из вагонов по ходу движения поезда и оставляли у железной дороги, чтобы они не разлагались в раскаленных вагонах. Во время транспортировки по официальным данным в пути следования погиб 191 человек, но эти данные, видимо, сильно занижены. По данным, собранным самими крымскими татарами, погибло около 7 890 человек – не менее 4,1% от всего населения.

Депортированных крымских татар насильно прикрепили к промышленным центрам и заводам, где они обязаны были работать. Тех, кто пережил дорогу, на чужой земле ждали крайнее измождение, голод и жажда, болезни, антисанитария, недоступность медицинской помощи и враждебность местных, которым власти уже сообщили, что к ним приедут «рогатые черти» и «предатели родины». Людям приходилось жить в землянках, сараях и конюшнях. Целые сообщества были намеренно разбиты – жителей одной деревни и членов семьи часто расселяли по разным районам, без возможности навестить друг друга или приехать на похороны. В режиме спецпоселения передвижение поднадзорных крымских татар было ограничено комендатурой, а самовольный выезд приравнивался к побегу и карался лагерным сроком.

По подсчетам историков, за время транспортировки и первые полгода жизни после перемещения погибло почти 110 000 человек — 46% от всего народа. Это данные крымскотатарских активистов на основе самопереписи 1960-х годов. Официальные данные есть за период с 1 июля 1944-го по 1 июля 1945-го (это был самый тяжелый период) и только по Узбекистану: там умерли 22 355 крымских татар.

<aside> 💡 Бекирова Г. Крым и крымские татары в XIX–XX веках. Сб. ст. Москва, 2005.

</aside>

Режим спецпоселений был снят указом Президиума Верховного совета СССР только после ХХ съезда КПСС, 28 апреля 1956 года — но ни вернуться в Крым, ни вернуть собственность, оставшуюся в Крыму, крымским татарам не дали. В речи Хрущева, осуждавшей массовые депортации сталинских времен, нет упоминаний крымских татар, как и двух других депортированных народов — поволжских немцев и турок-месхетинцев. Крымским татарам и туркам-месхетинцам было отказано в возвращении, а поволжские немцы не смогли восстановить свою автономию.

photo_2023-05-18_11-20-52 (2).jpg

Архив Мемориала

Обвинение в «измене Родине» было официально снято с народа только в 1967 году указом, само название которого отрицало право крымских татар на их землю — «О гражданах татарской национальности, ранее проживавших в Крыму». При этом официальное снятие обвинений не значило, что об этом сообщили советским гражданам: в прессе, по радио и в школьной программе крымские татары по-прежнему оставались «предателями» и «пособниками фашистов». В том же указе утверждается, что «татары» уже «укоренились на новых местах», особенно те из них, кто родился в депортации и никогда не видел Крыма.

photo_2023-05-18_11-20-51.jpg

Архив Мемориала

Эта попытка предотвратить коллективное возвращение провалилась, как и попытки советских властей в дальнейшем «укоренить» крымских татар в Узбекистане. Даже те, кто никогда не видел Крыма, узнавали о потерянном доме как от родных, так и благодаря усилиям активистов национального движения, и понимали, что Крым — их родина, отобранная у них силой.

Митинг крымских татар в Москве, 1987 год. Фото: Крым. Реалии

Митинг крымских татар в Москве, 1987 год. Фото: Крым. Реалии

После десятилетий непрекращающихся усилий крымских татар вернуться в Крым, несмотря на репрессии против активистов, ограничения в прописке и насильственные выселения, Перестройка стала моментом, когда поток стало невозможно остановить. Уже в 1989 году перепись населения в Крыму показала больше 38 тысяч крымских татар, и в следующие годы их прибывало все больше. Возвращались стихийно, словно лавина — как можно скорее, какой угодно ценой, на любых условиях, пусть даже на пустую землю, но домой. Домой.


Мой папа – крымский татарин, родившийся в Узбекистане. Я вырос в Москве, и до 2014 года мое понимание себя как крымского татарина оставалось где-то на заднем плане идентичности, там, куда складывают важные, но еще не обдуманные вопросы к самому себе. Но это не значит, что я ничего о крымских татарах не знал – напротив, это знание было чем-то само собой разумеющимся.

В первый раз я слышу о депортации ребенком, в очередной визит к бабушке и дедушке в Крым, в завешанной коврами гостиной белого домика в пригороде Акъяра [Севастополя]. Сейчас мне трудно вспомнить, что именно мне рассказали в тот день. Куда лучше я помню сон, который приснился мне той же ночью, как будто что-то внутри моего детского мозга, обработав полученную информацию, поставило на ней отметку, выделило ее красным маркером, чтобы никогда не терять из виду.